«Я работал в этом доме культуры, и мы были хорошими друзьями с Лазарем Нерсесяном. Когда его назначили директором (1980-ые) ДЖД, он предложил и мне перейти туда – в качестве художественного руководителя. Нашей задачей было «оживить» и придать новое дыхание парку, который к тому времени практически потерял свою актуальность, поскольку в Ереване открылось метро и желание детей прокатиться на поезде можно было удовлетворить при помощи последнего.
Парк ДЖД традиционно считался местом отдыха жителей Конда. Поначалу «хозяева» приняли нас довольно прохладно, но постепенно наши отношения наладились. В те годы парк практически никто не посещал, а поезд редко трогался с места.
На территории была небольшая спортплощадка, где приходили играть в футбол ученики школы для глухонемых. Во время игры было странное ощущение, поскольку доносился лишь звук мяча.
Наш коллектив состоял из 5-и человек. Каждое утро на служебном автобусе мы ехали на работу, а в роли «офиса» выступал каменный домик. В зимние дни находиться там было довольно тоскливо, несмотря на то, что покрытое снегом ущелье выглядело очень красиво.
В те годы в парке росло столько ореховых деревьев, что днем под опустившимися от тяжести ветками бывало темно.
Летом ритм становился более оживленным. Открывался летний лагерь для детей из необеспеченных семей. Ежедневно в парк привозили от 50-100 детей, где они имели возможность погулять, поесть, покататься на каруселях и поезде» – Генрих Гарукян.

Путь к железной дороге пролегает через длинный туннель (раньше их было два и они были доступны для машин). Александр Таманян, главный архитектор города Ереван на тот момент, считал, что два тоннеля станут не только короткой дорогой до Разданского ущелья, но дадут возможность «подавать» по ним чистый воздух ущелья до центра города. Так и случилось, пройдя по туннелю вы можете ощутить ветер, который так сложно отыскать в Ереване. Дух свободы и свежего воздуха можно найти и не только в этом, но и бесцензурном пространстве стен туннеля, открытым для граффити-диалогов.
Из туннеля, перейдя дорогу, мы отправляем прямиком в парк.

Из записки Микаела Мазманяном, предоставленной внучкой архитектора, Лилит Тер-Минасян.

«На проросшем зеленью берегу Зангу, на фоне базальтовых гор, вырисовывается парк детской культуры и отдыха.
Живописный вид территории, богатый рельеф, естественные роскошные сцены весьма благоприятны для того, чтобы сделать этот уютный уголок зоной отдыха для детей.
При решении общего плана было необходимо найти такую композицию, которая исходила бы из местных природных условий, давала бы четкое зонирование отдельным частям парка.
Весь проект построен вокруг двух пересекающихся аллей. Одна из них начинается около ГЭС, то есть, протекает с севера на юг, а другая – с шоссе, то есть, с востока на запад. Последняя с высоты шоссе ступенчатым каскадом спускается на главную площадку, где пересекается с первой аллеей. В точке их встречи открывается широкая круглая площадь, в центре которой помещается большой бассейн, со скульптурой, изображающей веселый детский хоровод.»

При прогулке я сравнивал описание Мазманяна с действительностью, и думал об утопии этого проекта, и как она столкнулась со сложной судьбой Мазманяна, а точнее как эта утопия столкнулась с другой утопией – советского союза и пала под глобальностью и репрессивностью. Обе эти утопии оставили трещины, в которых живут людей прямо сейчас.

«В 1929 году Микаел Мазманян, Каро Алабян и Геворг Кочар прибыли в Армению с целью перестройки города ...
Мало кто знает, что в 1937 году Мазманяна отправили в ссылку в Норильск. Проект парка Детской железной дороги стал одной из его последних работ в Армении. Причина ссылки была неизвестна: в качестве версии приводили его дружбу с Чаренцем.» – внучка Микаела Мазманяна, Лилит Тер-Минасян.

Поднимите глаза! —
Я иду, я иду!
Из угрюмого чрева веков,
Я седые мечты за собою веду
И стихи наших дней без оков…
Поднимите глаза! —
Узнаёте меня?
Я любил этот мир — от зари...
В ядовитой траве умервщлённого дня
Я бескровные крылья зарыл
И оставил, когда непроглядная тьма
Ваши души брала неуёмные в плен...
Я иду многолик, как природа сама,
Где гулящей под стать, где - молитвой смирен.

Егеш Черенц. Перевод Ашота Сагратяна.

«Мазманян продолжил активную деятельность в Норильске и спроектировал там многочисленные здания, в том числе – музей Сталина.» – внучка Микаела Мазманяна, Лилит Тер-Минасян.

«В 1935 году по проекту Микаела Мазманяна началось строительство парка Детской железной дороги, который стал одним из излюбленных мест отдыха ереванцев. Парк бывал особенно многолюдным во время "маевок" *»

* до 1917 года нелегальное собрание революционно настроенных рабочих, устраиваемое за городом в день 1 мая. Первоначально маёвки были связаны со встречей весны — праздничные гуляния, семейные и дружеские выезды на природу, пикники, календарно приуроченные к первым дням мая

Началом буферной зоны я считаю не Айреник, а конец Ереванской ГЭС-I. Если спуститься к реке с главной станции, обойти вагончики и пойти направо, а не налево дальше по ЖД, можно найти укромное место, где заканчивается ГЭС. В период с пяти до шести вечера здесь происходит сброс воды, река наполняется, снося пакеты, импровизированные столики и скамьи, оставленное нижнее бельё сушится и многое другое. Мусор часто цепляется за ветви и стволы деревьев, образуя скопления. Гидроэлектростанция питает центра города, включая правительственные здания и метрополитен, несмотря на это стратегическое значение, ценность этого места ещё и в укромности, при этом достаточная близость к выходу и людям. Школьные разборки, интимные встречи, пикники – несколько видов деятельности, которые я заметил рядом с ГЭС.

«После пуска Ереванской ГЭС-1 была выведена из эксплуатации старейшая Ереванская ГЭС мощностью 5,1 МВт, первый агрегат которой был пущен еще в 1926 году и с которой собственно и ведет свое начало история освоения гидропотенциала Раздана. Расположенная на том же участке реки, что и более новая станция, старая ГЭС попросту осталась без воды. Та же судьба постигла и небольшую Ереванскую ГЭС-2 мощностью 2,4 МВт, введенную в эксплуатацию в 1932 году.»

И снова утопия, перерождение, отсекание старого в пользу молодого, отрицание ремонта и преобразований. А пока я иду обратно, захожу в один из вагончиков и знакомлюсь с Александром, который со своим другом играют на дудуке и разрешают мне записать их (но без лица).

«В течение года строители дороги выполнили колоссальный объём земляных работ. При ограниченном использовании тяжёлой техники на трассе будущей детской железной дороги было извлечено более 20 тысяч кубометров скального грунта. На протяжении 2,1 км главного пути дороги было построено три остановочных пункта: конечные станции Айреник (Родина), Пионеракан и промежуточная платформа Урахутюн (Радостная). Из-за особенностей рельефа местности вокзал станции Айреник разместился прямо над оросительным каналом, а вокзал станции Урахутюн - над плавательным бассейном.»

«Мой дядя принимал участие в строительстве железной дороги и однажды нашел там монету, на которой было изображено какое-то животное. Когда он показал монету нумизматам, они сказали, что это старинная персидская монета», – доктор архитектуры Лола Долуханян.

Чем дальше по железной дороге – тем меньше информации о ней в интернете и больше отдаётся моему эмпирическому опыту. Меньше имён, меньше идей, больше жизни. Уйдя от Айреника я вижу поваленное дерево, оно упало совсем недавно до моего приезда, как будто оно отсекает пространство широкопубличное от камерного. В один из дней там мне встретился дедушка, занимающийся зарядкой и сжигающий в костре части этого дерева. Дальше бассейн, место недоступное для женщин по словам очень многих (из-за пристального внимания и оценки со стороны мужчин). Рядом с бассейном – раздевалка, крючки и несколько оставленных костровищ (как и по всему Раздану, их много). Когда людей нет – их места занимают вороны, купаясь в ручье и подбирая себе в гнёзда различный мусор. Мостик через Раздан от спортивной площадки у дороги до бассейна украшен возможно самоорганизованным озеленением – растениями в горшках. На другой стороне спортивная площадка с клумбами, скворечник, беседкой со стенами из тростника и крышей из тента «Coca-Cola», скамейки, на которых играют в нарды. Неосознанное огородничество играет хорошую роль в экосистеме детской железной дороги. Семена (и в буквально, и метафорическом смысле) пикников – порождают культуры, которыми могут питаться местные.

Ереванская детская железная дорога была открыта в 1937 года, несмотря на надпись 19?? на туннеле рядом со станцией Урухтюн, так произошло из-за того, что дорогу построили на 4 года раньше срока. По бокам туннеля – мусор в виде упаковок от презервативов, на самом деле это не самый плохой знак, значит люди здесь заботятся о своём здоровье. Сразу после туннеля – турник и несколько приятных самодельных столиков. Компании людей ежедневно сменяют друг друга за этими столиками, оставляя после себя одноразовую пластиковую посуду. Эту же часть представители электронной сцены Еревана начали использовать как площадку, проведя тут фестиваль.

После начинается более опасная зона, но и в ней есть место спокойствию, его ищут рыбаки. Те, кто ищут эскапизма с помощью наркотиков тоже находят тут место, об этом свидетельствуют не только красноглазые компании, но и различного рода пакетики на земле. В этом контексте кажется саркастичным перевод платформы – Радостная. Это место уже дышит свободой, однажды я услышал как женщина очень громко и свободно поёт в этих местах (её можно услышать вместе с дудуком на видео выше). Проход снизу обрывается стеной из различных железных стрелок вверх – это начинается недостроенный ресторан «Мираж». Сарказма становится больше. На другой стороне – в полней действующий ресторан, в персонале которого я вижу индийских мигрантов, возможно это точка входа для них в буферное пространство.

Пройдя ресторан, вы наткнётесь на «красную» зону, самую опасную на этом пути. Железная дорога заканчивается разрушенной станцией «Пионеркан» и акведуком (1949–1950 год) Рафаэля Исраеляна. Рафэль Исраелиян построил и знаменитую Мать-Родину. Акведук был построен из серых базальтовых камней, то есть из своего же окружения. Этот акведук насыщал водное хозяйство Армянской ССР. Сейчас же он насыщает круизинг-встречами квиров. Самое опасное место – под акведуком, по словам некоторых, там произошло не одно убийство. Мусор вокруг акведука соответстует – верхняя одежда, ботинки, бельё. Круизинг – достаточно распространённая практика в Ереване, возможно отчасти потому что многие живут большими семьями, это я понял из дейтинг-приложений, где часто мелькала фраза в профилях «без места». С Григором, мои другом, мы познакомились как раз около моста для интимных встреч. Немного пообщавшись, он рассказал, что ездил маленьким по этой ДЖД. Это случайно знакомство положило начало artist book, который сделал Григор из старой кожанки и найденной бумаги.

После акведука мы можем выйти в город, поднявшись наверх, там меня встречал музей Сергея Параджанова, ещё одного знаменитого «латателя» трещин, мне показалось интересным тесное сотрудничеством квиров и музея рядом, возможно похожее притянулось в этом случае, а может это моя спекуляция. Если же мы отправим вниз – можем наблюдать несколько самодельных построек и матрасы, кострища, самодельные крыши. Их создали бездомные, проживающие здесь. Не советую спускаться вниз без надобности, это место выбрано ими не просто так, чрезмерное внимание во время сна плохо сказывается на состоянии человека. Этому вторит и последняя мысль про это место – мне становится неловко, когда я начинаю рассказывать о буферных зонах от третьего лица, выбирая академическую позицию. При этом я часть таких зон, я ощущаю себя в них как дома. Этот материал я пишу, потому что хочу быть не проводником, показывающим путь, а человеком задающим вопросы (в том числе и к себе) и сталкивающим/ся в конфликте с буферными зонами, а не игнорирующих их или же подчиняя их себе. Поэтому последнее, что я хочу написать в дневнике – это вопросы.
Как быть с бездомными, если новый проект случится? Куда они пойдут? Можно ли ставить эстетику одних над эстетикой других в случае с искуственным озеленением? Если мы убираем мусор – решается ли его проблема? И решаются ли проблемы из-за которых появился этот мусор? Почему люди не занимаются сексом дома? Где происходит больше насилия за дверями или в буферных зонах? Можно ли проектировать что-то большое водиночку или малой компанией людей, исключая уже существующую жизнь? Как говорить на эти темы?

Мусор должен скапливаться

Мусор – индикатор (1) слепой зоны. Как только город заканчивается, цивилизация создаёт невидимую для себя зону, в которой не только существует попустительская свобода, но и которую можно наполнять вытесненным из города, в том числе мусором. Так, чаще всего, цивилизация и представляет маргинализированные группы людей, осознанно или неосознанно перемещая их на окраину.

Также мусор – индикатор (2) местной деятельности. Презервативы – место для интимных встреч. Трусы и мыльные принадлежности – купания. Одноразовые тарелки – пикники. Шприцы – место употребления наркотиков.

И, в третьих, мусор – индикатор (3) возможностей. Из мусора всегда можно придумать стол, скамьи, посуду. Из упавших и сломавшихся веток – костёр. Иногда можно найти и вполне хорошую одежду, если её постирать (тут остатки от купальщиков в помощь) или нитки и иглы, чтобы зашить её (так мы с Грегором сделали в artist book).

Прыжок веры и храбрости

Прыжок веры важная составляющая буферной зоны. Как пространство государственной и полицейской слепоты буферная зона требует доверия и/или храбрости (своего рода ослепляющих рациональность характеристик) для погружение в себя. Слепота-вера противостоит в этом случае опасности. Буферная зона должна быть опасна. Иногда это не буквальная опасность, буферные зоны часто демонизируются, например, городскими легендами или историями про насилие (не учитывая сравнение с количеством домашнего насилия в городе). Эти опасности служат фильтром. По этой характеристике можно определить и то, что объединяет людей на этой территории – общий прыжок веры. Важно уточнить, что я говорю про людей, который регулярно посещают буферные зоны. Опасности могут уменьшаться или увеличиваться в количестве и качестве в зависимости, например, от времени года или суток. Регулярность посещения в разные периоды даёт возможность разглядеть неочевидные опасности и удалить репутационную взвесь. Кроме того прыжок веры для каждого человека разный в зависимости от внешнего вида, голоса, поведения и т.д.

Утопический проект был и оставил трещину

Основа буферной зоны – утопический проект, который потерял актуальность, был недостроен или предполагался. Буферная зона – это всегда допущение градостроителей, ошибка и брак. Может ли буферная зона быть преднамеренной? Ответа на этот вопрос у меня нет, так как ошибки и допущения редко интегрируются в градостроительные и архитектурные проекты модерности. Утопический проект может быть началом работы над инфраструктурой и проложить тропинки через непроходимые рощи, топкие болота или резкие горные склоны. Мечта утопического проекта должна столкнуться с реальностью и сложностями и породить заброшенность, дикость прорастания и свободу, таким образом открывая потенциал для самоорганизованности.

Сети и связи чинят пространство

Буферная зона должна быть узнаваема через её элементы. «О, это лес как в моей деревне», «Здесь мы детьми катались по железной дороге», «Мой друг часто собирает грибы там». Через мнемонические, социальные и другие связи важно обрести точку входа. Чем больше у вас сетей и связей с местом – тем больше вы можете открыть его возможностей, тем более функциональным оно для вас окажется. Чем плотнее эта сеть связей и сетей – тем лучше чиниться трещина оставленная утопическим проектом (например, новые воспоминания обретают актуальность над старыми, оживляя это пространство).

Укрытие и камуфляж – пути к безопасности/свободе

В противовес прыжку веры – должно быть место безопасности, скрытое от глаз, ушей и возможно других органов чувств других. В противовес сетям и связям – должна быть точка отключения, точка выхода. Поиск такого укрытия предполагает неординарное решение (часто через кризис), которое исключает мейнстримную оптику и дозволяет расселяться и в мыслях, и буквально в разнообразных местах и использовать разнообразные подходы к использованию этого места. Укрытие также предполагает и фактическое исчезновение – из буферной зоны всегда должно быть безопасно уйти или убежать (это не означает буквально уйти из пространства, скорее перейти в состояние где свобода и безопасность возможна, хотя бы на время). Камуфляж также играет роль укрытия – камуфляжем может быть коллективное тело (компания), спортивная куртка, фотоаппарат (означающий "турист:ку"), мимика (не смотреть строго прямо) или даже действие (например, бег).