Полевые записи Т.Б. Щепанской находятся в МАЭ РАН (Кунсткамера), третий год архив переезжает и у меня нет доступа к реальным записям этнографки, чтобы определить что было отсечено форматом статьи. Сама Татьяна Борисовна тоже не имеет доступа, оказавшись в плену, также как и её информант:ки.
Тюрьма в глазах смотрящего. Российская антропология живёт внутри тюремных законов. В текстах Т.Б. Щепанской и Т.А. Бернштам с упоминанием распетухов/распетушья я вижу как отсутствуют детали-примеры из жизни на многие выводы, именно поэтому уже который год пытаюсь найти полевые записи. Например, что местные «боятся» (потому что бояться порчи) и «уважают» (потому что испытываю потребность в знахорстве) распетухов. В этих текстах они – неприкасаемые. Распетухи, несмотря на пересечение (где-то соединении, где-то выхода) ими самими гендерной рамки, в тексте выполняют всё же «женскую» работу, например, доят коров. «Петухи» на зоне выполняют «грязную» работу, например моют унитазы
Когда я приехал в д. Сура узнать про Олю-деву, я узнал и про Раю-няню, которая нянчила бабушку, которая впустила меня пожить. По её словам в деревне их не обижали, не восхваляли, к ним относились как к «части жизни». Этнографки умело выстроили тюремную иерархию в своих текстах, игнорируя то, что возможно они также как распетухи пересекли барьеры. Через женщину, выполняющую грязную работу, к криминальному авторитету, дарующему идентичность через татуировки на ягодицах, дырявую посуду, изнасилование.